Повесть для детей и подростков Манюня

ГЛАВА 19. Манюня ест курицу, или Как можно заставить чертыхаться Бога

Было темно и очень холодно. Кругом стоял высокий, непролазный лес. Я шла по узкой тропиночке, леденящий страх проникал в душу и сковывал движения, в спину завывал колючий ветер — у-у-у, у-у-у!!!

— Наринээээ, — кто-то звал меня вдалеке, захлебываясь криком, — Наринээээ!!!!

И я шла на этот голос, спотыкаясь о каждую кочку, отшатывалась от голых веток, норовящих зацепить меня за плечо, и шептала: «Только не оборачивайся, только не оборачивайся!»

— НАРИНЭ! — крик раздался где-то совсем близко. Я подняла глаза и в ужасе отпрянула — прямо надо мной развевался большой кочан капусты с торчащей кривой кочерыжкой.

Мне стало плохо. «Вот как выглядит леший», — моментально догадалась я.

— Только не ешьте меня, — промямлила еле слышно из последних сил.

— Нарка, ты совсем с ума сошла? — Манькиным голосом рассердился леший. — Мало того что постоянно стонешь и пинаешься, так еще просишь, чтобы я тебя не ела?

Я моментально проснулась и села в постели. Кочан капусты оказался Манькиной головой, а кочерыжка — боевым чубчиком. Меня охватило чувство безграничного счастья — это был всего-навсего кошмарный сон!

— Манька, это ты, — с облегчением зашептала я, — ты не представляешь, какой мне приснился ужас!

— Представляю, — проворчала Манька, — ты пиналась как ненормальная. А главное — стонешь и приговариваешь загробным голосом: «Только не оборачивайся, только не оборачивайся»! Напугала меня до смерти!

— Хи-хи-хи, — тоненько засмеялась я, — а я, главное, иду по лесу…

— Вы заткнетесь или как? — раздался грозный окрик моей сестры Каринки. — Совсем с катушек съехали, на дворе ночь, а они тут разговоры затеяли!

Мы притихли. Сестра заворочалась в постели, посмотрела на часы:

— Три часа ночи! — прошипела она. — Если еще хоть раз пикнете, то потом сильно пожалеете, понятно?

— Ты сама храпишь, как наш Вася, когда взбирается на подъем, — пошла в бой Манька.

— Я тебя предупредила, и ты меня услышала! — отрезала Каринка и повернулась на другой бок.

В детской воцарилась тишина. Только слышно было, как тикают часы.

Моя семья жила в большой четырехкомнатной кооперативной квартире. Кроме гостиной и кухни, в квартире имелись две спальни — родительская и детская. Самую маленькую, пятнадцатиметровую, комнату моя сметливая мама превратила в кабинет, где располагалась наша домашняя библиотека. Там вдоль стен стояли стеллажи с книгами, под торшером с пузатеньким бежевым абажуром вальяжно раскинулось мамино любимое широкое кресло с клетчатым пледом на подлокотнике, а напротив немым укором моей совести возвышалось горячо ненавистное пианино «Weinbach».

Когда делали ремонт в детской, мама настояла на том, чтобы стены покрасили в нежно-салатовый цвет. «Тогда обстановка будет умиротворяющей», — сказала она. Не знаю, умиротворяет ли детей нежно-салатовый колер, но если учесть, что порой от смертоубийства нас отделял всего один шаг, то даже страшно представить, что мы могли учинить друг с другом, если бы стены покрасили в бордовый или какой другой возбуждающий центральную нервную систему цвет.

Мы спали на двух кроватях, стоящих впритык друг к другу. Сонечка была еще очень маленькой, и ее кроватка находилась в спальне родителей. А остальные три девочки — я, Каринэ и Гаянэ — ночевали в детской. Мы с Каринкой спали по бокам, «великодушно» уступив шестилетней Гаянэ стык между кроватями.

— Мне тут неудобно, — жаловалась она, — давайте на этом стыке по очереди спать.

— Ты чего? — округляли мы с Каринкой глаза. — А если во сне ты случайно повернешься и упадешь с высоты?

Наивная Гаянэ с благодарностью смотрела на нас своими большими золотистыми глазами.

— Надо же, — приговаривала она, — как вы обо мне беспокоитесь!

Мы с Каринкой переглядывались поверх ее головы и пожимали плечами — святая простота!

Если Манька оставалась ночевать у нас, то мы ложились валетом: Каринка с Гаянэ на одной кровати, а я с Манькой — на другой.

Здоровый и относительно безопасный сон детей в нашей семье зависел от неукоснительного выполнения одного очень важного условия — нужно было умудриться заснуть до того, как захрапела Каринка. Потому что если сестра завела свою бензопилу, то о сне можно было прямо сразу забыть. Каринка храпела так, что стены ходили ходуном, а напольные массивные часы норовили упасть и разлететься на тысячу осколков. Каринка храпела так, что пограничники с двух сторон армянско-турецкой границы брали друг друга на мушку и стояли так всю ночь в ожидании провокаций с другой стороны. Каринка храпела так, что телескопы обсерваторий планет, вращающихся вокруг ближайшей к нам звезды Проксима Центавра, автоматически поворачивались в сторону Земли, пытаясь вычислить источник такого могучего космического шума.

Но это еще было не все. Несмотря на свой чудовищный храп, моя сестра спала невероятно чутким сном и могла проснуться от малейшего шороха.

Вот представьте себе картину — Каринка спит. То есть как спит — храпит с закрытыми глазами. От ее могучего храпа извергаются вулканы, образуются новые материки, луна, не выдержав такой пытки, собирает свои манатки и уходит за линию горизонта лечить мигрень.

А Каринка храпит и в ус не дует.

И вдруг над Каринкой пролетает малюсенький комарик.

«З-з-з-з-з!» пищит тщедушный комарик, теребя в руках маленький фонарик. Это первый вылет боевого комарика в поисках пропитания.

Но мечты поруганы, премьерный вылет мигом превращается в прощальный, потому что сестра, прервав свой могучий храп, в гигантском прыжке настигает источник постороннего шума, рвет его на микрочастицы и снова ложится спать.

— Рхррррррррррррррррррр, — как ни в чем не бывало продолжает она свой храп с прерванного места.

И все продолжается по накатанной — на островах Океании сворачивается молоко у рожениц, на Солнце начинается новая магнитная буря, Бог, заткнув уши комьями, которые он наспех выдрал из проплывающего мимо облака, ворочается в своей божественной постели с бока на бок и ругается на чем свет стоит:

— Чтобы я еще раз, черт меня подери, чтобы я еще раз решился на эксперимент с такой девочкой!

Поэтому, когда сестра шикнула на нас с Манькой, мы тут же замолчали. И честно попытались заснуть до того, как она захрапит. Но тщетно. Каринка поворчала еще чуть-чуть и снова принялась выводить рулады. Да с такой силой, что у нас моментально выветрились остатки сна.

Я какое-то время пялилась в потолок, потом мне это надоело, и я решила считать овечек.

— Авось поможет, — шепнула я себе, крепко зажмурила глаза, представила стадо овечек и начала считать: — Один, два, три…

— Буль-буль-буль, — забулькала Каринка. Овечки мигом разбежались. Я рассердилась и пнула Каринку в бок.

— Мня-мня-хрррррррррр, — отозвалась она.

— Захрмар, — зашипела я, — сто тысяч захрмаров тебе, вот!

Манька заворочалась, повернулась на бок и сунула свою пятку мне под нос. Я подумала и потянула ее за большой палец ноги. Она тут же нашла мою ступню и потянула за мой палец.

Контакт был налажен. Мы принялись терзать друг другу пальцы на ногах. Потом Манька тихонечко нырнула под одеяло и вынырнула с моей стороны.

— Я хотела тебя защекотать под ногой, но потом подумала, что ты рассмеешься, проснется Каринка и убьет нас, — зашептала она мне в ухо.

— Убила бы в момент, — шепнула я ей в ответ, и мы тихонечко захихикали.

— Хрррр! — угрожающе возвысила над нами голос Каринка.

Мы снова замолчали.

Манька завозилась, обняла меня и положила голову мне на плечо.

— Давай поиграем в мечту, — предложила она.

— Давай! — согласилась я.

«Поиграть в мечту» было нашей излюбленной забавой. Суть игры заключалась в том, что мы по очереди называли вещи, о которых мечтали, но которые, по разным причинам, были нам недоступны.

Подозреваю, что так развлекались все измученные дефицитом советские дети!

— Жвачка с малиновым вкусом. Розовая. Пачку. Нет, лучше коробку, — шепнула Манька.

— Которая выдувается большим пузырем? — уточнила я.

— Естественно, — обиделась Маня, — выдувается и громко лопается! Теперь ты давай.

— Платье как у Золушки из фильма «Три орешка для Золушки», — зашептала я.

— С диадемой и туфельками? — уточнила Манька.

— Естественно, — обиделась я, — не в сандалиях же такое платье носить.

— И с красной шапкой с помпоном, которую мне Ба связала, — тихонечко захихикала Маня.

Я прыснула.

— Так, ладно, продолжим. Я хочуууууууу, ммм, цветик-семицветик, вот! — шепнула Манька.

— Тогда сразу проси волшебную палочку, — подняла голову с подушки я, — а то цветик-семицветик — это всего-навсего семь желаний.

— Хрррррррррррррррррррррррр! — заворочалась в постели моя сестра.

Мы замолчали.

— Лааадно, это не считается, давай я лучше другое загадаю, — протянула через минуту Манька, — помнишь, в отделе игрушек мы видели немецкую куклу с сеточкой на волосах и с сумочкой через плечо? Вот такую хочу.

— Которая стоит двадцать пять рублей?! — ужаснулась я.

— Да, — вздохнула Манька, — которая стоит двадцать пять рублей и восемьдесят копеек.

Мы пригорюнились. Одно дело мечтать о несбыточных вещах, таких как коробка жвачки с малиновым вкусом или волшебная палочка, а другое дело — о совершенно реальной немецкой кукле с сеточкой на волосах и с сумочкой через плечо в отделе игрушек. Которую, если не видит продавец, можно взять с полки и даже немного подержать в руках. Можно даже, затаив дыхание, погладить пальчиком шелковистую сеточку на волосах и полюбоваться розовой блестящей пряжкой на сумочке через плечо. Но двадцать пять рублей восемьдесят копеек — это очень большие деньги, и наши родители не могут позволить себе купить такую дорогую игрушку!

— Вот бы мне такую куклу, — пригорюнилась я.

— И мнеееее, — вздохнула Манюня.

Мы притихли. Полежали еще какое-то время с закрытыми глазами. Сон все не шел. Еще бы — сестра выводила какие-то совершенно новые, изуверские рулады. Казалось, что если она еще чуть поднажмет, то наше пятиэтажное здание сложится как карточный домик.

— Нарка, я проголодалась, — шепнула мне на ухо Манька.

— Там в холодильнике жареная курица, — прервала свой храп Каринка.

Была у моей сестры еще одна особенность, которую никак иначе как чудом назвать было нельзя. Если кто-нибудь из нашей семьи не то что говорил, а даже думал о еде, моя сестра тут же оказывалась рядом.

— Пора бы перекусить, да? — спрашивала она опешившего члена семьи и, взяв его за руку, тащила к холодильнику- Пойдем посмотрим, что можно пожевать.

Мы с Манькой подняли головы с подушки и уважительно посмотрели на сестру.

— Ну ты даешь! — только и смогли выговорить мы.

— Так мы идем есть курицу или как? — села Каринка в кровати.

— Идем, конечно, — заволновались мы.

— Только по кусочку, — грозным шепотом предупредила Манька, — помните, что Тетьнадя сказала?

— Помним-помним, не волнуйся, — зашипели мы ей в ответ.

— Не зря я так долго стояла в очереди, — радовалась вечером мама. — Мне достались две венгерские курочки! Это же не наши советские синюшные цыплята. Из этих двух курочек можно много чего приготовить, о-го-го как много! Можно их запечь со сметаной и грибами, можно отварить рис до полуготовности, добавить туда орехи и специи, а потом начинить этой смесью курочку, и… — Мама осеклась, окинула взглядом своих многочисленных дочерей и прибившуюся к их стайке Маньку, посмотрела на мужа, воззрившегося на курочек голодными очами, поймала свое отражение в зеркале, произвела в уме кой-какие нехитрые расчеты и тяжело вздохнула.

— Ладно, — сказала она, — сейчас мы этих курочек пожарим, одну съедим сразу, а из второй я завтра сделаю чахохбили.

— Ура! — дружно закричали мы.

Итого на ужин каждый получил по куску хрустящей жареной курочки с гарниром из воздушного картофельного пюре и дефицитного зеленого горошка. Остатки курицы под вожделеющими взглядами плотоядных членов семьи были убраны мамой в холодильник.

— Чтобы и завтра вы могли поесть курочки, — воззвала к нашему гражданскому долгу она.

— Лааадно, — вздохнули мы и встали из-за стола.

И вот теперь эта несчастная жареная курица манила нас как магнитом. Мы тихонечко поднялись, чтобы не будить мирно посапывающую Гаянэ, нашарили в темноте тапки и вышли из спальни. Впереди гончим псом шла Каринка. Мы с Маней доверчиво следовали за ней — никто не сомневался в способности сестры найти холодильник в темной квартире с закрытыми глазами.

— Осторожно, тут дверь, — шикала на нас периодически сестра, — здесь стул, не зацепите, а тут угловой диванчик!

— Свет в кухне включать? — спросила я.

— Включим маленький, — предложила Манька, — а то большой свет разбудит твоих родителей.

Мы вытащили из холодильника сковороду с жареной курицей и поставили ее на стол.

— Давайте возьмем по самому маленькому кусочку, — предложила я, — тогда никто не заметит, что мы ели курицу.

— Может, крылышки? — предложила сестра.

— Ага, крылышки! — встала руки в боки Манька. — Во-первых, крылышек два, а нас трое, а во-вторых, где это ты видела курицу без крыльев?

— А может, это вообще не курица! Может, это утка, а мама этого не заметила? — решила блеснуть интеллектом я.

— А что, утки бывают бескрылыми? — покрутила пальцем у виска сестра. — Ты бы лучше молчала, Нарка, тоже мне, ума палата.

Итого мы вытащили из сковороды кусочки куриной грудки и буквально сожрали их, преступно сутулясь и урча от удовольствия.

— Мало, — облизала пальцы Каринка, — может, еще по кусочку?

— По последнему! — угрожающе выпучилась я.

Мы выудили еще по кусочку курицы. Манюня закрыла сковороду крышкой и убрала ее в холодильник от греха подальше.

— Чтобы не дразнила аппетит, — сказала она и села за стол, — что же мы едим стоя, как лошади в стойле, давайте присядем.

Мы с Каринкой присоединились к ней.

— У-у, какая вкуснятина, — урчала Каринка, — всю жизнь бы ела только жареную курицу.

— И жареную картошку, — сказала я.

— Вот, это уже другое дело, — похвалила меня сестра, — чуток поела, и уже мозги стали на место. А то все курица не утка, курица не утка, — передразнила она меня.

— Сама дура, — огрызнулась беззлобно я.

— От дуры слышу, — захрустела куриной косточкой сестра.

— Шшшш, тише вы! — встрепенулась Манька, но было уже поздно.

Дверь кухни распахнулась, и на пороге нарисовался сонный папа. Папа выглядел просто бесподобно — волосы были всклокочены, большие семейные трусы нежного василькового колера воинственно топорщились вокруг тощих бедер, лямка майки съехала с плеча и кокетливо оголила часть волосатой груди. При виде нас он кинул вниз, в область своего многострадального таза, молниеносный взгляд, дабы удостовериться, что семейники на нем сидят как надо, и поправил лямку на плече. Потом открыл дверцу шкафчика с кухонной посудой, спрятался за ней и через минуту вынырнул в мамином фартуке в кокетливый розовый волан по подолу. Мы проследили за всеми его маневрами в гробовой тишине, с курицей в зубах.

— Что вы тут делаете? — Папа на всякий случай еще и втянул живот.

— Ой, Дядьюра, у вас такие же семейники, как у моего папы, — умилилась Маня.

— Так мы вместе их и покупали, — ответил отец, — а вот вы все-таки что тут делаете?

— Проголодались, — проблеяли мы дружно в ответ, — курицу едим.

— Курицу? — испугался папа. — А что маме завтра скажем? — Он прошел мимо нас, вытащил из холодильника сковороду и поставил на стол.

— Мы по маленькому кусочку взяли!

— По мааааленькомуууу, — протянул папа и достал хлеб из хлебницы, — кто-то будет остатки пюре?

— Будет! — обрадовались мы.

Если бы какой-нибудь отчаянный акробат на ходулях в четыре часа утра прошел мимо окон нашей квартиры на третьем этаже, то застал бы дивную картину: за большим круглым столом, во главе с мужчиной в васильковых семейных трусах и фартуке в розовый волан, сидела группа преступных девочек девяти тире одиннадцати лет и, трусливо озираясь на кухонную дверь, доедала остатки курицы прямо со сковороды.

— А что мы маме скажем? — периодически взвывал кто-нибудь, вонзая зубы в очередной хрустящий кусок курицы.

— Что-нибудь завтра придумаем, — хором успокаивали остальные.

Мы, конечно же, отложили порцию маме и спящей без задних ног Гаянэ. Сковороду натерли до блеска кусочками хлеба, кастрюлю с остатками пюре вылизали вдоль и поперек и даже чуть-чуть снаружи.

— Шикарный у нас получился поздний ужин, — тихонечко хихикали мы.

— Да уж, — хмыкнул папа, — поздний ужин плавно перетек в ранний завтрак.

Итого, когда мы ложились в постель, горизонт уже подернулся ранним летним рассветом, а в кварталах с частными домами победно перекликались драчливые петухи.

— Пять минут я еще продержаться смогу, — честно предупредила нас Каринка, — но потом я засну, и тогда уже пеняйте на себя.

— Мы быстренько, — обещали мы с Манькой и закрыли глаза.

В спальне воцарилась тишина.

— Вспомнила, чем отличаются семейники вашего папы от семейников моего, — сквозь сон прошептала Манька.

— Чем? — промычали мы.

— А тем, что у вашего папы трусы в горошек, а у моего — в мелкую звездочку, — сладко зевнула Манька, уткнулась носом мне в плечо и мирно засопела.

— Зато фартук сидел на папе просто бесподобно, — решила постоять за своего отца я.

— Хррррррррррррррр, — отозвалась Каринка. Но никто уже ее не слышал — все благополучно провалились в глубокий сон.