Асино лето

Глава 18

— Что с тобой, Ася? — испуганно уставилась на нее Маша.

— Не спрашивайте меня, я уже не могу на эти вопросы отвечать! — капризно выпалила Ася, но, увидев обиженное Машино лицо, все-таки объяснила: — Упала в овраг вчера на острове, вот и исцарапалась. Там… кусты, колючки.

Ее все утро допекали, все выясняли, что с ней случилось. Не мудрено: на лбу — шишка, лицо — в царапинах, на руке — кровоподтек, по всему телу — синяки.

— Если бы я тебя не знал, подумал бы, что ты сильно подралась с кем-то, — сказал Азат.

— Пожалуйста, пойдемте лучше в сад! — взмолилась Ася.

— И где на острове овраг? — задумалась Маша.

В саду теперь работало много ребят. Это стало такое отрядное хобби. Лена, погруженная в угрызения совести и жалость к себе и Кольке, даже не пыталась узнать, куда после завтрака исчезает половина отряда. Про сад знал Жора.

— Медом им там, что ли, намазано? — удивлялся он.

Жора надеялся сколотить в седьмом отряде серьезную футбольную команду, и его такое садоводческое рвение раздражало.

А сегодня к забору сада подошел Василий Николаевич. Ася рвала репейник, разросшийся под старой яблоней, разогнулась, чтобы отдохнуть, и встретилась с ним глазами.

— Ну, здравствуй, — улыбнулся Василий Николаевич, — девочка из дачного поселка.

— Здравствуйте, — прошептала Ася и мысленно начала прощаться с лагерем. Только куда она поедет? Сейчас, когда так много уже сделано! Да и мама через три дня уезжает, а вернется только в августе. Но разве будет директор ее слушать?

— Можно тебя на минутку? Разговор есть.

Ася бросила траву и перелезла через забор. Ребята смотрели ей вслед.

— Ну, давай поговорим, — почему-то вздохнул Василий Николаевич. Они сели на длинную скамейку-качели.

— Давайте, — с вызовом сказала Ася. А у самой сердце невпопад: тук-тук.

Но директор будто забыл про ночную встречу в лесу. Спросил:

— Где ты так расцарапалась? Здесь?

— Здесь.

— Нравится в саду работать?

— Нравится.

— Это хорошее дело. Замечательное. Даже стыдно немножко, что мне, как директору, эта идея в голову не пришла. Как ты считаешь?

Ася пожала плечами.

— Ася… скажи только: зачем тебе этот сад?

— Сами же говорите, что дело хорошее.

— Говорю. И думаю. Но что-то не верится мне, что десяток мальчишек и девчонок, забросив всякие веселые дела, будут добровольно вкалывать в заброшенном саду.

— А нам нравится!

Василий Николаевич помолчал. Оттолкнулся ногой, раскачивая качели.

— У тебя есть какая-то тайна, Ася. Не расскажешь?

Ася покачала головой. Она могла что-нибудь придумать. Ну, например, что бабушка ей часто рассказывала про этот сад, как они его выращивали в детстве. Или что те отрядные дела, которые Лена им придумывает, не такие уж и веселые. И это была бы почти правда. Но Ася промолчала.

— Просто я мог бы помочь… Ну, инструмент дать, чтобы вы перестали его у Евгения Михайловича таскать… Или можно насос поставить и воду для поливки качать.

— Ой, правда? Как хорошо было бы! — обрадовалась Ася. — А грабли есть? И ведра нам нужны, хотя бы штук пять…

— Есть, есть, все есть, — засмеялся Василий Николаевич и поднялся. — Только я прошу: обед не пропускать, режим не нарушать. А то меня из-за вас уволят.

— Не будем, — пообещала Ася и тоже спрыгнула с качелей.

Она хотела уже идти, но Василий Николаевич взял ее за руки и спросил осторожно:

— Скажи… Ты нашла цветок папоротника?

— Да, — честно призналась Ася, глядя ему прямо в глаза.

Василий Николаевич посмотрел зачем-то на небо, потом провел рукой по щеке, будто проверял, не пора ли бриться, и сказал медленно:

— Что ж… Прасковья… Тебя ведь так на самом деле зовут? Видно, твое желание было важнее моего…

Он отпустил ее руки и пошел прочь. И Ася крикнула ему уже в спину:

— У нас с вами одинаковое желание! Только один цветок папоротника тут не поможет!

Спина директора лагеря окаменела, но Ася этого уже не видела. Она убежала поскорее. Василий Николаевич постоял, посмотрел ей вслед и быстрыми шагами пошел в сторону Ближних ворот. Он кивнул дежурным и углубился в лес. Там директор лагеря Василий Николаевич Огурцов сделал вещь совсем уж странную: свернул с тропинки, отсчитал двадцать семь шагов на север и перед небольшим мшистым холмом встал на колени, не жалея белых брюк. Потом он три раза хлопнул раскрытой ладонью по макушке холма, дернул себя за ухо и негромко позвал:

— Степан!