Асино лето
Глава 19
Весь день потом девчонки обсуждали Асину смелость. Если бы Лена прислушивалась к разговорам своих подопечных, то не сносить бы Асе головы. Но Лене было сегодня не до чьих-то там переживаний — своих хватало: сегодня вечером самое ответственное отрядное мероприятие — Тропа доверия и костер. На Тропе помогать ей будет Жора, и это тоже очень ответственно. Лена сильно нервничала.
Вообще-то она была против таких мероприятий: тащить детей на ночь глядя через реку на плотах, да потом еще всякие испытания в лесу… Зачем? Лучше бы она им «Что? Где? Когда?» провела, а потом (ладно уж!) костер. Но директор настаивает. Говорит — традиция лагеря. С директором разве поспоришь? Хотя, с другой стороны, Жора весь вечер будет рядом, на виду. Лена припудрила нос и пошла собирать отряд.
Как тихо, как таинственно ночью на реке! Даже Алена Чаплашкина перестала болтать, когда Жора в костюме пирата начал перевозить их на другой берег. Ночью все другое: и вода, и берега. Ася сидела на самом краю плота и смотрела, как приближаются красные скалы и на закатную полосу над ними. Простучал по близкому мосту поезд, ухнула в лесу ночная птица, плеснула рыбешка. Ася смотрела в воду: нет ли в глубине Речной царевны? Что-то придумывают им вожатые, из сил выбиваются, а лучше бы выводили их почаще ночью на берег реки. Посидеть, послушать…
Плот причалил к плоскому камню. Колька с Азатом подтянули его на берег. Сейчас Жора поедет обратно, привезет последнюю партию.
— Никуда не расходитесь! — скомандовала Лена. Но желающих расходиться не было: лес, темный и зловещий, стоял стеной и не собирался впускать незваных гостей. Ася еле удержалась, чтобы не взлететь. Можно было бы долететь до вершины Красной скалы. Там, наверное, еще ни один человек из их лагеря не был.
Ребята расселись кто где: на камне, на поваленном дереве — и тихо переговаривались в ожидании жутковатого приключения.
— А спорим, слабо? — услышала Ася за спиной голос Азата.
— Ей? Спорим, нет? — ответил Колька и толкнул Асю. — Пашка-таракашка, слабо тебе одной в лес пойти?!
— Отстань, Кукумбер!
— Ага, я говорил! — возликовал Азат. — Проиграл ты, Кукумбер, лоб подставляй.
— Мне слабо? Это вы все — слабаки и трусы!
Ася вскочила и ринулась в самую гущу деревьев. Пусть знают! Кукумбер… уж ему-то точно слабо такое сделать!
— Пашка!
— Ася!
Ася сердито раздвигала ветки и перешагивала через поваленные деревья.
«Тропа доверия! Тропа доверия! Какое доверие, если даже друга нет? Я думала, Колька… думала, хоть Кукумбер, а он тоже, как они, как все… спорит на меня… Что я им всем сделала?»
Больше всего Асе хотелось, чтобы сейчас появился откуда-нибудь Сева и успокоил ее. Сказал, что она — его лучший друг, а Колька просто дурак и ничего не понимает.
Лес расступился перед скалой. Ася задрала голову. Каменная стена возвышалась перед ней, уступами уходила вверх, в самое небо. Ася оттолкнулась от земли, легко взлетела на самый нижний уступ. Не пойдет она ни на какую Тропу доверия. Все равно Лена ее не хватится, а Колька с Азатом не признаются, побоятся.
Ася вытерла злые слезы и услышала:
— Ты как туда забралась, а?
Внизу стоял Колька. Задрав голову, смотрел на Асю.
— Не твое дело! — прошипела Ася.
— Паш, да ладно тебе, чего ты сразу обижаешься?
— Слушай, Кукумбер, тебя сюда звали? Вот и давай — двигай отсюда! Что, поставил Азату щелбан, доволен?
Колька, пыхтя, стал карабкаться на уступ.
— Да ни на что мы не спорили, просто так… Слушай, Паш… а как ты сюда забралась-то?
Ася перелетела на другой уступ повыше и отвернулась. Не будет она с ним разговаривать! Он дурак и предатель и…
— Пашка, ты скалолазка, что ли? — удивился Колька. Он забрался на первый уступ и теперь карабкался за Асей дальше.
Ася испугалась.
— Не лезь сюда! — крикнула она.
— Тебе можно, а мне нет? Сейчас вот… заберусь, нашим помашем… только Лена нас убьет… Высоко как… Смотри, лагерь видно!
— Кукумбер, пожалуйста, спускайся, а?
Ася всерьез испугалась. Она-то спорхнет со скалы птицей, а как Колька спустится? Высота уже с трехэтажный дом… Колька радостно оглянулся.
— Красота!
Поплевал на руки. Как он не понимает?
— Колька, спускайся!
— Мир?
— Мир, мир! Спускайся теперь! Ой, ну как ты спустишься?
— Как ты, так и я.
— Какой ты дурак! Надо Жору кричать.
— Только крикни! — рассердился Колька. — Нас завтра же из лагеря выгонят. Да ладно тебе… Залезли — значит, и слезем, подумаешь.
Ася не смотрела на него.
— А ты ничего, смелая. И вообще, здорово по скалам карабкаешься. На такую высоту никто не забирался, спорим?
— Колька, я… не то чтобы забралась… я…
— Коля, Ася! — закричали от реки.
— Ого, ищут! — удивился Колька. — А я думал, не заметят. Будем спускаться, пока не увидели?
Так Ася и не призналась ему. Глотая слезы, стала спускаться за Колькой. На ощупь искали выемки и выступы в скале, руки жгло, пальцы от напряжения дрожали, ноги были как чужие. Ася будто и забыла, что умеет летать. Все в ней холодело от страха. А Колька делал вид, что ему совсем не страшно.
— Здесь осторожно, — говорил он то и дело, — камешки осыпаются… Пашка, тут вот кустик торчит, держись…
Может быть, они бы и смогли спуститься, но из близкой расщелины вдруг вырвалась летучая мышь. Колька дернулся, оступился и потерял равновесие. Он поехал по камню на животе, сдирая кожу, пытаясь ухватиться за что-нибудь, и ухнул вниз, ломая ветки деревьев.
— А-а-а! — завизжала Ася и отпустила руки. Она не упала, она мягко приземлилась рядом.
— Колька… Кукумбер, что ты молчишь? — отчаянно затрясла она Кольку.
Послышался треск бурелома, замелькал в темноте Жорин фонарь. Колька приоткрыл глаза и, еле двигая губами, пробормотал:
— Ничего им не говори…
И тут же потерял сознание. Или умер. Ася не знала. Она сидела рядом с Колькой и не могла пошевелиться. Свет фонаря ударил ей в глаза, но она даже не зажмурилась. И, как в полусне, видела, что Жора бросился к Кольке, потряс его за плечи, потрогал пульс, крикнул:
— Живой! Лена, куртку!
Он подложил под Кольку Ленину куртку, выругался и, подав Лене один рукав, взял второй. Они приподняли Кольку, как на носилках. Асе дали фонарь.
— Свети!
Ася шла впереди и ничего не чувствовала, кроме того, что внутри у нее, где-то в легких, поселился зверь, когтистый, зубастый, и он рвет ее на части, и это так больно, что даже невозможно плакать…
